— Господи, вот дерьмо-то! — с облегчением выдохнул Слатер. Он посмотрел вверх, на подошвы ботинок Буна, висевших над ним, чувствуя, как платформа медленно разворачивается на 180 градусов. Казалось, что здание и небо тоже вращаются вместе с ней. — Ты там в порядке, Преподобный, а?
— Д-д-д-да. Благодаря Господу.
— Ну, ты благодари своего Господа, а я лучше назову его грязным ублюдком. Теперь мы должны скользить вниз по тросу. Ты сможешь спуститься здесь, а? Ну? Ты сможешь?
— Нет. Я… я и двинуться-то не могу. Если шевельнусь, то упаду.
— Ты должен попытаться! Здание падает вниз, как молот. Давай за мной! Смотри, это просто. — И Слатер еще немного опустился, пока не дотянулся до троса и не обвил его ногами. Убедившись, что зацепился достаточно прочно, он ухватился за трос одной рукой, а потом и другой, после чего снова взглянул на Буна, оцепеневшего от страха на верхушке платформы. Ты что же, собираешься торчать там и молиться, так?
— Да. Сила молитвы спасет меня.
— Господь помогает тем, кто сам себе помогает. Если ты будешь сидеть и молиться, то тебя прихлопнет, как жука. Господь только что велел мне прыгать отсюда, так что до свидания!
— Господь — мой пастырь, — едва выговорил Бун сквозь рыдания высоким, тоненьким голосом. — Я не стану ни на что сетовать. И хотя я уже иду через долину, над которой нависла тень смерти, не страшусь никакого зла.
Слатер презрительно фыркнул.
— Да уж, только ты ведь не идешь, ты висишь.
Он ослабил тиски своих ног, сжимающих трос, и, перебирая руками, начал спускаться вниз. А Преподобный Бун оперся локтями о перила так сильно, что боль в руках стала почти невыносимой, но, несмотря на это, не мог изменить своей позы, не мог сделать вообще никакого движения, чтобы помочь себе. Его глаза были плотно закрыты, зубы оскалены, из горла вырывались всхлипы, похожие на причитания его бабушки, когда та предавалась печали. Не в силах говорить, Бун молился про себя:
— Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас. Если ты когда-либо стремился помочь своему слуге, который носит тебя в своем сердце, окажи эту помощь. Ты нужен мне сейчас, Господи! Не дай мне умереть!
У него звенело в ушах, слезы текли по щекам, и он приготовился встретить смерть. Что-то мягко подтолкнуло платформу. Бун открыл глаза и посмотрел вниз. Нижний конец платформы висел прямо над крышей десятиэтажного здания, стоявшего на противоположной от здания Залияна стороне. Глаза Буна расширились от изумления: плоская асфальтовая крыша была всего в каких-то шести футах под его ногами! С радостным криком он разжал руки и упал на кучу мусора.
— Благодарю тебя, Господи! — прорыдал он, вставая на ноги.
Качаясь как пьяный, Бун бросился бежать по крыше, не замечая гигантской тени, следовавшей за ним, вломился через дверь на лестницу и ринулся вниз, перепрыгивая разом через четыре, шесть и даже восемь ступенек.
— Благодарю тебя, Господи! — кричал он снова и снова, истерически хохоча. — Благодарю тебя, Господи!
Миссис Аннет Вайман сидела в своей тесной спаленке на 40-м этаже башни Гарнера, и ее изящные пальчики порхали, словно птички колибри, над клавиатурой процессора. Она напряглась, чтобы расслышать голос, идущий из вставленных в уши микрофонов, и исправила непонятный кусок текста. Если и был в этом мире человек, который диктовал хуже, чем мистер Мушковец, ей бы очень хотелось знать, кто он. Голос Мушковца был либо с хрипотцой, как помехи в радиоприемнике, либо в ее ушах явственно звучало бульканье, как если бы рядом стояла кипящая маисовая каша. Сегодня это была главным образом каша. Что он сказал: «мясо сурка» или «мясо с сыром»?
Она застыла, глядя в окно. Обычно Аннет держала жалюзи поднятыми, несмотря на опостылевший вид на здание Залияна, расположенное в восьмидесяти футах к западу, но несколько минут назад она опустила их, потому что небо расчистилось и солнце, отражаясь от пирамиды на залияновской крыше, слепило ей глаза. Теперь на окно упала тень, поэтому она и потянула за шнур и подняла жалюзи.
Следующее предложение прозвучало еще невнятнее, чем предыдущее. Ей пришлось выбирать между «вы заказываете пиво, а не какую-то касторку» и «вы наказываете пиво, а не капусту и не порку». Отражения в окнах здания Залияна cтранным образом запрыгали. Миссис Вайман уставилась на вертикальные полосы стены залияновского здания, заполнившие ее окно. Поразительно! Если бы Аннет точно не знала, что этого не может быть, она могла бы поклясться, что здание стало ближе к окну, чем всего пятнадцать минут назад. И чем больше она смотрела на него, тем ближе оно становилось. Более того, казалось, что оно как бы скашивается, словно клонится в ее сторону.
Аннет вынула микрофончики из ушей и отложила их в сторону, напряженно всматриваясь в окно. Ей не очень хотелось подойти к окну и рассмотреть получше, потому что она наслаждалась этой иллюзией и не хотела, чтобы она исчезла. С того места, где стоял стул, картина выглядела на удивление реалистично, будто, сидя в поезде подземки, воображаешь себе, что это вовсе не он движется, а станция.
— Шарлен, — позвала она, — подойди-ка и посмотри на это. Мне кажется, я схожу с ума.
Ответа не последовало. Она откинулась на спину и потянула на себя дверь спаленки. Шарлен не оказалось за столом. И вообще никого не было. Куда же все подевались? Уж не пропустила ли она чего-нибудь из-за того, что ее уши были заполнены этим Мушковцом с его маисовой кашей во рту?
Аннет встала с кресла и подошла к окну. Улицы внизу были пустыми, если не считать аварийных машин и нескольких бегущих фигурок. На 50-й улице, за 8-й авеню было… что, что?.. какой-то провал? Создавалось впечатление, что куда-то пропал целый кусок улицы. Облако тумана, или дыма, или пыли поднималось с тротуара вдоль всего основания здания Залияна. Разглядывая его фасад, она увидела, что по меньшей мере двенадцать окон и плит куда-то подевалось, вот в одном из окон появился какой-то предмет — то ли конторка, то ли стол — и выпал на улицу.